в каком веке появился фольклор на руси
История русского фольклора
Истоки возникновения фольклора на Руси
До возникновения на территории Древней Руси письменности и литературы, народный фольклор представлял собой единственный вид художественного творчества, своеобразный метод передачи народной памяти и опыта поколений, «зеркало души» русского народа, выражавшее его мировоззрение, моральные и духовные ценности.
В основу русского фольклора легли исторические события, традиции, обычаи, мифология и верования древних славянских племен, а также их исторических предшественников.
Крупные и малые жанры русского народного творчества
Русский народный фольклор отличается уникальной самобытностью и многообразностью, яркими национальными особенностями культуры. Сказочные, былинные и малые жанры фольклора собирались на основе жизненного опыта русского народа. В этих простых и мудрых выражениях народного творчества собраны мысли о справедливости, отношениях к работе и людям, о героизме и самобытности.
Выделяют следующие жанры русского народного фольклора, наглядно иллюстрировавшие многогранные стороны жизни русского человека:
Помимо крупных форм фольклора (песен, сказок, мифов и т. д.) в русском устном народном творчестве есть целый ряд малых фольклорных жанров или необрядовый фольклор:
Также к малым фольклорным жанрам относятся колыбельные песни, непосредственно игры и прибаутки.
Народная мудрость и быт
Любой народный фольклор (и русский фольклор в этом плане не исключение) является сложным синтетическим искусством, в произведениях которого очень часто переплетаются между собой элементы словесного, музыкального и театрального творчества. Он имеет теснейшую связь с народным бытом, обрядами, традициями и обычаями. Вот именно поэтому первые ученые-фольклористы подходили к изучению этой темы очень широко и записывали не только различные произведения устного народного творчества, а еще и уделяя внимание различным этнографическим особенностям и реалиям обычной, повседневной жизни простого народа, его быту.
Картины народного быта, традиции и обряды, различные жизненные ситуации отображались в русских песнях, былинах, сказках и других произведениях устного народного творчества. В них рассказывается о внешнем виде традиционной русской избы с «петухом на коньке», с «косящатыми окнами», описывается её внутреннее убранство: горенки, клети, красный угол с иконами, печь-кормилица, полати, лавки, сенцы, крыльцо и т.д. Встречается яркое и красочное описание национального костюма как женского, так и мужского: повойники и кокошники у женщин, у мужчин — лапти, зипуны, портянки. Персонажи русского фольклора сеют пшеницу и растят лен, жнут жито и косят сено, кушают кашу, заедая её пирогами и блинами, запивая пивом, медом, квасом и вином зеленым.
Всеми этими бытовыми подробностями в народном творчестве дополняется и создается единый образ русского народа и Земли Русской, на которой он живет и растит своих детей.
Древнерусский фольклор
Фольклор продолжал развиваться и после распространения письменной литературы, оставаясь важным элементом древнерусской культуры. В последующие столетия многие писатели и поэты использовали сюжеты устной поэзии и арсенал её художественных средств и приёмов.
Существовали также такие формы фольклора, которые не были связаны с языческим культом. К ним относятся пословицы, поговорки, загадки, сказки, трудовые песни. Авторы литературных произведений широко использовали их в своём творчестве. Письменные памятники сохранили многочисленные предания и легенды о родоначальниках племён и княжеских династий, об основателях городов, о борьбе с чужеземцами.
Связанные понятия
Сино́псис Ки́евский («Синопсис, или Краткое описание о начале русского народа») — компилятивный обзор истории Юго-Западной Руси, составленный во второй половине XVII столетия и изданный впервые в 1674 году в типографии Киево-Печерской лавры, в последний раз в Киеве в 1861 году. Автором предположительно являлся архимандрит лавры Иннокентий Гизель. В XVIII веке «Синопсис» был самым распространённым историческим сочинением в России. Традиционно считается одной из важных вех в формировании концепции.
Бродячие сюжеты — устойчивые комплексы сюжетно-фабульных мотивов, составляющие основу устного или письменного произведения, переходящие из одной страны в другую и меняющие свой художественный облик в зависимости от новой среды своего бытования.
Эта статья о мифологической школе в этнографии и фольклористике. О мифологической теории происхождения христианства см. Мифологическая школа.Мифологи́ческая шко́ла — мифологическое направление в этнографии и фольклористике, зародившееся в землях Германии в XVIII веке. Приоритетом было изучение духовной культуры индоевропейских народов, связанное с огромным интересом к данной теме в XVIII—XIX вв.
Фольклор и всплеск интереса к культуре простого народа
Киреевский, Даль и Некрасов в поисках древних традиций
В 1836 году умирает Алексей Перовский, более известный под псевдонимом Антоний Погорельский как автор детской сказки «Черная курица, или Подземные жители». Между тем Погорельский пользовался известностью у современников, и его романтические повести мистического характера вызывали споры критиков. Характер этот, навеянный в первую очередь сказками Гофмана, был основан не только на знакомстве с западной литературой, но и на собственных попытках Погорельского собирать и осмыслять русский фольклор мистического характера: рассказы о нечистой силе, провалившихся домах, проклятых или таинственных местах.
После смерти Погорельского управляющий его имения весьма «рассудительно» распорядился архивом писателя, использовав бумагу с его записями для модных в то время котлет с папильотками (бумажными трубочками или бантиками, надевавшимися на кость, выступающую из котлеты). Среди прочего эта судьба постигла и фольклорные записи писателя.
Трудно предположить, какое еще количество записей фольклорных текстов, сделанных другими людьми, постигла та же или похожая судьба, но даже то, что до нас дошло, свидетельствует о масштабе интереса читающей и пишущей публики к фольклору в первой трети XIX века.
По большей части интерес был продиктован соображениями литературного творчества: сентименталисты и в особенности романтики нуждались в материале для изображения души народа, для описания таинственного, скрытого от очей мира. Многие литераторы первой трети XIX века (Жуковский, Кюхельбекер, Вяземский и другие) ставили перед собой задачу создать «истинно народную» поэзию, то есть такую, которая отражала бы «народный дух», «народную нравственность» и «древние обычаи». Естественно, и представления о том, что такое этот «народный дух» и «обычаи», были крайне условными и воспитанными более на западных образцах, нежели на знании собственной народной традиции. Но интерес к фольклору, в том числе и к его собиранию, все более возрастал. Записи, сделанные писателями по случаю или целенаправленно, ложились в основу литературных произведений, подвергаясь серьезной переработке. Однако в ряде случаев (как, скажем, в «Светлане» Жуковского или в «Евгении Онегине» Пушкина) можно видеть точность едва ли не документальную.
Серьезный, почти научный интерес к собиранию фольклора не как к вспомогательному материалу для творческой переработки, но как к самоценной изящной словесности, достойной восхищения публики, зарождается к началу 1830-х годов. Первые решительные шаги в этой области сделаны внучатым племянником Жуковского, славянофилом Петром Киреевским. В 1831 году он начинает работу над колоссальным проектом по собранию и изданию народных песен. Идею Киреевский вынашивал вместе с другом — поэтом Николаем Языковым, принявшим активное участие в записывании песен. Замысел помог воплотить Святослав Раевский, друг Лермонтова, сосланный в Петрозаводск и ставший первым редактором газеты «Олонецкие губернские ведомости». Там в 1838 году он разместил заметку, содержание которой было навеяно общением с Киреевским и Языковым. Он писал:
«Изучение и описание каждой страны составляет непременную обязанность образованных туземцев — и как благородно участвовать в этом подвиге! Как лестно передать потомству свои наблюдения, может быть, произведения лучших минут жизни! У кого душа способна к наслаждениям возвышенным, кто чувствует долг заплатить за свое образование и исполнить обязанности гражданина принятием участия в литературном труде народа — труде, служащем обозначением степени развития умственной его жизни, тот при первой возможности не отстранится предприятия, которого цель есть приведение в известность и через то доставление правительству способов увеличить благосостояние той страны, в которой он жительствует и не имеет права желать ей оставаться в невежественном бездействии».
Это был призыв записывать и присылать записи на адрес Петра Языкова — брата поэта.
Высказанное в заметке Раевского противопоставление образованных классов как тех, кто обязан «заплатить за образование», и простонародья как создателя и хранителя высокой словесности, дошедшей до нас из глубин древности, еще не несло оттенка вины перед народом, который появится позже, но уже определяло задачи исследователя — собрать и сохранить наследие, «увеличить благосостояние страны». Собрать как можно больше песен из разных губерний можно было только совместно, призвав на помощь как друзей, так и неизвестных единомышленников. Свои записи Киреевскому переправляли Пушкин, Гоголь, Языков, Кольцов, Даль и многие другие.
Масштаб проекта превосходил практически все подобные попытки (Кирши Данилова, Михаила Чулкова, Ивана Сахарова) не только в России, но и в Европе. Исключение составляет девятитомное издание «Сербские народные песни» Вука Караджича. Киреевский ставит перед собой задачу составить возможно более полное собрание, способное продемонстрировать все богатство и разнообразие народной поэзии. Впервые же была сформулирована и задача записать песни в таком виде, в каком они услышаны, буквально, пусть даже в искаженном виде — так предполагалось достичь и полноты, и верности материалу. Всего было записано несколько тысяч песен.
В 1836 году выходит в свет трехтомник «Сказания русского народа о семейной жизни своих предков», составленный Иваном Петровичем Сахаровым — медиком, а также археологом и этнографом-любителем. Эта книга, собранная отчасти из собственных или предоставленных другими записей, отчасти по опубликованным ранее материалам, по современным меркам едва ли может быть сочтена достоверным источником: Сахаров допускал значительные искажения, в том числе и сознательные. Однако в свое время «Сказания…» стали бестселлером, пережили за вторую половину XIX века с десяток переизданий и послужили источником вдохновения не только для ученых (Буслаева, Афанасьева, Костомарова и др.), но и для множества писателей, обращавшихся к теме народа. Белинский, впрочем, не слишком разбиравшийся в фольклоре, характеризовал труд Сахарова как «сокровищницу положительных сведений о разных фазах прежней русской жизни».
В 1860-е годы попытки заглянуть в древность через фольклор становятся заметно более решительными. По мере накопления фольклорного материала и проникновения западных научных теорий на русскую почву появляются концепции, объясняющие древнее происхождение фольклора. Так, Федор Буслаев и Александр Афанасьев переносят на русскую почву разрабатываемую Адальбертом Куном, Максом Мюллером, братьями Якобом и Вильгельмом Гриммами мифологическую теорию, согласно которой народные сказки, песни и верования — это обломки древних арийских мифов. Их возможно реконструировать, сравнивая современные записи русского фольклора с античными, индийскими, германскими и другими мифами и фольклорными текстами. Мифы же, которые служат в позднейшую эпоху источниками поэтических образов, сами, в свою очередь, возникают из буквально понятых поэтических метафор, при помощи которых первобытный человек осмыслял окружающий мир. Чтобы восстановить древние мифы, необходим исчерпывающий материал — и приверженцы мифологической теории начинают собирать и издавать сказки. Так, в Германии появляются сказки братьев Гримм, а в России — знаменитое и до сих пор одно из наиболее объемных собрание русских сказок Афанасьева. Приверженность определенной теории сказалась на аутентичности изданных и Гриммами, и Афанасьевым сказок: и те и другой заметно вмешивались в источники, редактировали, компилировали, а то и заимствовали сказки вовсе не из той среды, которой их приписывали (у Афанасьева, например, приводятся лубочные сказки литературного происхождения). Помимо собрания сказок, Афанасьев печатает огромный теоретический труд, основанный на анализе колоссального количества доступного в то время фольклорного и мифологического материала, в котором излагает свою теорию, — «Поэтические воззрения славян на природу» (1865–1869). Название этого трехтомного труда как нельзя лучше соответствует его концепции: именно «поэтический» взгляд на природу, осмысление природных явлений посредством метафор, а затем оживление этих метафор, понятых буквально, приводит к формированию мифов, а затем происходит их распад на отдельные сюжеты, мотивы, образы, легшие в основу сказок, былин, заговоров, верований.
Белинский неслучайно взялся писать рецензии на «Сказания русского народа» Сахарова. Критик был одним из идеологов «Натуральной школы» — объединения литераторов, выступавших за предельную верность действительности в творчестве и за изображение неприглядных сторон жизни, за поднятие и обсуждение острых, социально значимых вопросов. Поэтому он не мог остаться в стороне от столь важной материи, как культура низших слоев общества, в которой должны отражаться чаяния этих слоев. В одной из статей, посвященных фольклору, он пишет:
«Противоречие общественности с разумными потребностями и стремлениями человеческой натуры становит общество в трагическое положение. В нашей народной поэзии бездна трагических элементов, свидетельствующих о глубине и страшной силе русского духа, который, попавшись в противоречие, мстил и себе самому, и всему окружающему».
Белинский так высказывается насчет содержания «Физиологии Петербурга» — первого сборника очерков писателей «Натуральной школы»:
«Лучшие из них [статей сборника] — „Петербургский дворник“ В. И. Луганского и „Петербургские углы“ г. Некрасова. Первая есть мастерской очерк, сделанный художническою рукою, одного из оригинальнейших явлений петербургской жизни, лица мало известного в Москве и совсем неизвестного в провинции. Это одно из лучших произведений В. И. Луганского, который так хорошо знает русский народ и так верно схватывает иногда самые характеристические его черты. Одна газета — не надо говорить какая — изъявила свое неудовольствие, что дворник Григорий дождался чести видеть себя предметом литературного изображения: пусть эта аристократическая газета толкует о чиновниках — а мы будем читать „Дворника“ В. И. Луганского».
За псевдонимом Луганский стоит не кто иной, как Владимир Даль — автор первого русского диалектного словаря, составитель «Пословиц русского народа» (около 50 тысяч текстов), фольклористических работ. Даль сотрудничал с Киреевским, Афанасьевым, передавая им записи сказок, песен. Но главное — он был и слыл удивительным знатоком фольклора и русских диалектов. Сам Даль писал про свое увлечение так:
«Во всю жизнь свою я искал случая поездить по Руси, знакомился с бытом народа, почитая народ за ядро и корень, а высшие сословия — за цвет или плесень, по делу глядя, и почти с детства смесь нижегородского с французским была мне ненавистна по природе».
Далее Даль упоминает о зарождении своего интереса к народной речи в 1819 году:
«…я на пути в Николаев записал в Новгородской губернии дикое тогда для меня слово: замолаживает (помню это доныне)».
Даль собирал слова «живого» великорусского языка бо́льшую часть жизни, выпустив словарь уже в 1860-х годах. Острый слух и лингвистическое чутье Даля не раз становились темой анекдотов, то высмеивающих страсть автора записывать слова, то выражающих особое восхищение его знанием диалектов. История с упомянутым словом «замолаживать» так описана в газете «Ворошиловградская правда» за 1936 год:
«В марте 1819 года из Петербурга в Москву ехал на почтовых молоденький мичман. Было холодно. Ямщик из Зимогорского Яма поглядел на небо и ободряюще сказал озябшему мичману:
— Замолаживает.
Мичман не понял.
— Как это „замолаживает“?
Ямщик объяснил. Тогда мичман торопливо вынул записную книжку и стынущими на морозе пальцами записал: „Замолаживать — иначе пасмурнеть — в Новгородской губернии значит заволакиваться тучами; говоря о небе — клониться к ненастью“.
Так сделана была первая запись в записной книжке Владимира Ивановича Даля».
Позже возникает анекдот, пародирующий описание:
«Замолаживает, однако! — сказал ямщик, указав на хмурое небо.
Даль закутался в шубу записал в записной книжке: „Замолаживает — быстро холодает“.
— Замолаживает, — повторил ямщик, — надо бы потолопиться, балин».
В паре с Далем Белинский упоминает Некрасова как автора выдающегося очерка «Петербургские углы». Так Некрасов прокладывает свой путь в литературе. В непоэтическое время он начинает писать стихи на непоэтические темы непоэтическим языком и становится одним из самых спорных литературных авторитетов XIX века. Поставив перед собой задачу не только обратить внимание образованных классов на бедствия народа, но и стать известным и читаемым самим народом, Некрасов во многом преуспел. Настолько, что его стихи покупают крестьяне и рабочие в лавках и у разносчиков лубочной литературы, а целый ряд стихотворений начинает исполняться как народные песни. В поэзии Некрасова широко используется диалектная и разговорная народная лексика, цитируются и стилизуются фольклорные тексты, появляются многочисленные мотивы и образы из сказок и песен, поговорки, пословицы, загадки. При этом Некрасов не был глубоким знатоком фольклорной традиции и пользовался опубликованными ранее сборниками фольклорных текстов: «Сказаниями русского народа» Сахарова, «Пословицами русского народа» Даля, сборниками песен.
В поэме «Кому на Руси жить хорошо» плач Матрены Тимофеевны по Дёмушке почти дословно повторяет одно из похоронных причитаний, записанных собирателем Елпидифором Барсовым от Ирины Федосовой. В 1867 году преподаватель Олонецкой духовной семинарии в Петрозаводске Елпидифор Васильевич Барсов, любитель и собиратель древнерусских рукописей и фольклора, случайно услышал от своего квартирного хозяина про Ирину Федосову, которая искусно причитает на похоронах и свадьбах, и попросил познакомить его с нею. Знакомство состоялось, и Барсов, восхищенный талантом вопленицы, стал от нее регулярно записывать причитания и песни и публиковать их. В 1872–1886 годах Барсов издал первое в российской фольклористике собрание плачей, произведшее фурор у интересующейся публики, — «Причитанья Северного края». Значительная часть текстов была записана от Федосовой. Однако Федосова не была обыкновенной деревенской плакальщицей. Она была талантливой «народной поэтессой», как назвал ее Кирилл Васильевич Чистов, знала себе цену (несколькими годами раньше у нее записывал песни Павел Николаевич Рыбников), жила на тот момент не в деревне, а в Петрозаводске и разыграла с Барсовым неплохую партию: когда восхищенный любитель народной словесности предложил ей платить за причитания, она взялась их импровизировать с таким рвением, что весьма удалилась от аутентичного жанра причитаний. Значительная часть записанных от нее текстов может быть названа стихами, песнями, но никак не причитаниями. Тем не менее Федосова и Барсов сделали друг другу славу: Барсов стал открывателем причитаний для интересующейся публики, а Федосова сделала карьеру народной сказительницы, выступала в Нижнем Новгороде, Москве, Петербурге.
Наряду с многочисленными фольклорными текстами, которые в большей или меньшей полноте воспроизводятся в «Кому на Руси жить хорошо», в поэме выведен и образ фольклориста. Странный персонаж, который разговаривает с мужиками, выпивает с ними (и подносит им), про которого мужики не понимали, какого он «роду, звания», «однако звали барином», слушает, нахваливает, а то и сам поет крестьянские песни:
Похвалит Павел песенку —
Пять раз споют, записывай!
Понравится пословица —
Пословицу пиши!
Но он же пытается внушить мужикам мысль о том, что они не вполне правильно живут:
Позаписав достаточно,
Сказал им Веретенников:
«Умны крестьяне русские,
Одно нехорошо,
Что пьют до одурения,
Во рвы, в канавы валятся —
Обидно поглядеть!»
Павлуша Веретенников напоминает последователя идей писателей некрасовского «Современника» Павла Рыбникова. Рыбников входил в политический тайный кружок «вертепников», совмещая деятельность по собиранию фольклора с политической пропагандой, и был сослан на Север, в Петрозаводск, где занялся собиранием народных песен. Результатом стал знаменитый четырехтомник «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым». Как человек, «ходивший в народ», Рыбников испытывал большой интерес к исполнителям, и этот интерес вылился в совершенно новый по тем временам подход к собиранию и изданию песен: они расположены в книге не по сюжетам или жанрам, а по исполнителям, причем в начале каждого раздела даются их словесные портреты. Впервые в истории собирания фольклора в России он подан как результат творчества конкретных людей, имеющих имя, биографию, характер.
Ощутимым скачком, произошедшим в 1860–70-х годах, дело собирания и изучения фольклора и говоров в России обязано политическому сыску. Борясь с вольнодумством и неблагонадежностью, государство отправило в ссылки целый ряд образованных и интересующихся людей, которые, кто от скуки, а кто по призванию, стали заниматься собиранием местного фольклора, описанием местного быта и языка, в результате чего наука заметно обогатилась. Так в Олонецкой губернии оказался Павел Николаевич Рыбников, в Архангельской — Петр Ефименко и Павел Чубинский, в Саратовской — Николай Костомаров. Так же точно сосланные в Сибирь Лев Штернберг, Владимир Богораз-Тан, Владимир Иохельсон, Эдуард Пекарский, Алексей Макаренко, Лев Левенталь и другие положили основу изучению этнографии народов Сибири.
Обостренное чувство социальной ответственности перед низшими сословиями возникло в немалой степени вследствие долгого и сложного пути, которым интеллигенция через культурный интерес пришла к пониманию собственной ответственности за пропасть, отделяющую ее от народа. Для этого было важно увидеть в человеке из народа носителя культуры — пусть иной, не всегда понятной, отчасти странной и смешной, иногда неприемлемой, но все же собственной культуры. Затем пришлось научиться переводить язык этой культуры на язык собственной культуры и понимать ее. Потом — научиться понимать без перевода. И наконец, разглядев за культурой человека, признать, что он, носитель этой культуры, такой же человек, со всеми теми же особенностями, что и ты. Это понимание многих побуждало к действию. В 1860–70-е годы хождение в народ за песнями совмещалось время от времени с задачами просвещения и пропаганды новых идей.
Иной подход сформулировал и отчасти осуществил Лев Толстой. Будучи знаком и с крестьянским бытом, и с фольклором, он писал на фольклорной основе сказки для чтения в созданной им яснополянской школе для крестьянских детей. Детям проще было усваивать грамоту, когда они читали тексты, знакомые или похожие на те, что они слышали дома. Но и просветительская деятельность Толстого, и его опрощение были направлены скорее не на народ, а на дворянство, с тем чтобы показать на деле, как осуществлять идеи, сформулированные в работе «Так что же нам делать?». Он проповедует отказ от дворянских привилегий и от излишеств, доставляемых богатством, призывает к простой жизни, в которой нужно ограничиваться только необходимым, сам ведет такую жизнь. Ходит в крестьянской одежде, пашет землю. Опыт Толстого и его идеи получили большую известность и распространение в виде толстовства. Последователи учения Толстого в 1880-х годах пытаются подражать его образу жизни, философии и религиозным воззрениям, организуются в «толстовские колонии» (такие существовали в Закавказье, в Тверской, Симбирской и Харьковской губерниях и даже за границей). Однако в целом общество не приняло толстовства и иронизировало над крестьянствующим графом в анекдотах:
«Утро. Граф Лев Николаевич Толстой на террасе своего яснополянского дома, одетый в льняную белую рубаху, подпоясанную веревкой, в холщовые штаны, босой. Читает газету и пьет кофе. На террасу выходит лакей в бархатном камзоле, шитом золотом, сафьяновых сапогах, белых перчатках и зычным голосом говорит: „Ваше сиятельство, пахать подано!“».
За XIX век общество прошло путь от почти полного отсутствия интереса к фольклору до восприятия его как важнейшей и незаменимой части отечественной культуры. В конце XVIII — начале XIX века народная словесность воспринималась более как забавная диковинка. В конце XIX столетия трудно уже представить себе образованного человека, у которого не было бы представления о крестьянской культуре, пусть даже опосредованного изящной литературой. Такой стремительный разворот именно в это время неудивителен. Интерес общества к явлению возникает тогда, когда оно начинает становиться заметным и осознается как новое, незнакомое. В XVII и особенно в XVIII веке культурные различия между низшими и высшими сословиями усиливаются. Дворянство в большей степени ориентировалось на западную культуру, фольклор перестал осознаваться как «свое», хотя и не считался вовсе недостойным внимания. Однако на рубеже XVIII и XIX веков, тоже под влиянием западных веяний, возникает увлечение низшим сословием и его традицией. Крестьянская культура не стала еще объектом исследования. Скорее она воспринималась как курьез или свидетельство не затронутого цивилизацией сознания (в чем, впрочем, виделись большие плюсы).
По мере возникновения новых теорий народная культура служила источником новых сведений и аргументов: романтики в ней искали неизведанного и таинственного; славянофилы — истинного и родного; западники — сферы, куда наконец должна проникнуть западная цивилизация; историки — свидетельств о древнейшей истории; мифологи — следов архаической мифологии; народники — благодарной почвы для просвещения; несколько позже коммунисты — выражения классового сознания угнетенных масс, а заодно искусства, которое можно противопоставить искусству господствующих классов. И находили кто чего искал: народная культура оказалась настолько разной, многогранной и сложной, что всегда можно было выбрать из нее нужное, не заметив остального. Так, одни восхищались лирической поэзией, не замечая суеверий; другие — историческим эпосом, игнорируя сказки; третьи — «поэзией заговоров и заклинаний», игнорируя их магические свойства; четвертые запрещали религиозную поэзию, пропагандируя трудовые песни. И всегда, начиная с самого зарождения интереса к фольклору в середине XVIII века, все говорили о нем как об отмирающем явлении. А оно тем не менее все еще живо.